https://kakbicross.ru/viewtopic.php?id=54#p1508

john winchester [охотник, не лучший отец, первоклассный водитель] [jeffrey dean morgan] [indent] » supernatural Посмотри, что мы наделали, Джон. Посмотри, что сделало с нами время. Ты давно вписал себя в число безмолвных странников, ищущих если не покоя, то смерти, ну а мне не оставалось ничего иного, как быть сторонним наблюдателем и ждать, очередной поездки с билетом в один конец. Я не стану в чем-то тебя обвинять, в конце концов ты всего лишь человек, механизм которого может выходить из строя время от времени. Твои дети всегда были твоими невольными механиками, теми кто способен поставить на ноги и указать верное направление, хоть ты чаще всего не желал смотреть в указанную тебе сторону. Теперь я знаю, что у нас не могло быть иной судьбы. Теперь я знаю куда больше, чем прежде, многое понимаю. Но впервые с момента сборки, Джон, мне действительно страшно, впервые моя судьба не просто связана с твоей семьёй. Думаю, участь твоих сыновей отчасти будет зависеть от моих решений и поступков, но я уже не уверена в том, что правильно, а что нет. Что есть добро и зло. Что я такое. дополнительно: это хуманизация импалы, каюсь, мне не стыдно. с дином и касом мы решили остановиться в районе пятого сезона, ты умер недавно, следы еще свежие, будем выдёргивать тебя из ада. поторопись! не хочу, чтобы эта роль досталась твоей современной молодой бездушной версии, не готова принимать новый сериал как данность, мне куда приятнее делать вид, что у эклза просто закончились деньги на содержание пивного завода. пример поста; Она отметила забавную рефлекторную реакцию тела на внезапные внешние раздражители. Святая вода в лицо заставила её закрыть глаза и дёрнуться назад, часть воды всё же попала в рот, на вкус она была, ну...никакой. Она тут же пропала, скатилась по языку куда-то внутрь, и стоило женщине открыть глаза, как всё повторилось снова, на этот раз с солью. Её привкус оказался куда более ярким и четким, раздражающим рецепторы во рту. Крошечные кристаллики смешивались с каплями воды на плечах, ключицах и груди, немедленно растворяясь в ней, пощипывая кожу. "Какого хрена?" - всплыло у неё в голове как-то само собой, не её слова, не её мысли, просто реакция кого-то другого. Дина. Когда он вернулся, Бобби поступил именно так, проверял его на вшивость самыми быстрыми и действенными способами, которые имелись в арсенале любого охотника. Это была стандартная процедура для того, кто доверия не вызывал, и она без сомнений сейчас подходила для этой категории как никто. У неё самой в голове роилось море вопросов, и с каждой минутой их становилось лишь больше. Только сейчас, например, она осознала во рту вкус мазута или чего-то вроде этого, когда его перебило нечто новое, нечто другое. Перебило лишь на мгновение, соль быстро дала о себе знать и так же быстро пропала, вновь уступая место горечи и вязкости химического вещества. Импала цокнула языком, сильнее разгоняя новые ощущение по ротовой полости, и поморщилась, этому телу подобное естественным не казалось, не нравилось, отчасти было даже противно. Но тошнота подступила сильнее, когда Дин полоснул по гладкой коже на руке остриём ножа, будто оставив напоследок самое неприятное. Ожидаемо, женщина одёрнула руку, выдохнув скорее удивлённо, нежели испуганно. Она опустила взгляд с Дина на порез, наблюдая, как крошечные капли проступают из неглубокой бороздки на поверхность, собираясь в единую линию и под наклоном скатываются ниже, к локтю, очерчивая предплечье. Острая боль, возникшая в первые секунды, постепенно уступила место обжигающему чувству, так мозг оповещал о повреждениях, эта информация мелькала внутри её головы как лампочка на приборной панели, при этом ей совсем не обязательно было смотреть на руку или на порез, она просто знала о его наличии. - Фокус, - повторила она еще одно слово, которое слышала прежде, но впервые сама произносила вслух, - знать бы, в чем тут фокус. Её голос оказался ниже, чем она предполагала, будто связки не злостного, но стабильного курильщика, регулярно запускающего никотин в свой организм, в её случае скорее естественный тембр, нежели признак пагубной привычки. Импала сглотнула, вновь отмечая ощущения от этого действия. Дин явно ничего не понимал, как и она сама, но переведя взгляд на лего и солдатика - талисманы, подаренные ей маленькими Дином и Сэмом как символ их собственной преданности и привязанности к автомобилю, она вдруг поняла - он её не узнаёт. Новый вопрос, предметом которого стали шрамы на плече, которые она и сама уже заметила, подтвердил это и без того очевидное предположение. - Дин, - вкрадчиво произнесла она его имя, привлекая внимание, словно в данном случае это было необходимо, будто и без того всё его внимание не было приковано к ней. Но ей нравилось, как это звучит, нравилась возможность позвать его впервые не рёвом мотора, не высоким воем сигнализации, но словом, голосом, - это я! Теперь это казалось ей очевидным. Вот сейчас он прозреет, всё осознает и поймёт, точно так же как она. Но Дин хмурился, сдвинув брови к переносице, он смотрел на неё без проблесков. Импала порывистым движением сгребла игрушки со стола за его спиной и потрясла ими перед носом мужчины, держа свои драгоценности на раскрытой ладони. Он должен понять, иначе и быть не может! Да, поверить в такой бред трудно, но ведь он охотник, он и не такое видел! - Это я, Дин! Не знаю как, но, - она знала как. Поняла это в то же мгновение, когда только что намеревалась утверждать обратное. Сжав игрушки в руке, она опустила её, снова устремив взгляд куда-то в пространство. Прохладное влажное прикосновение всё еще чувствовалось у неё на губах, дыхание самой жизни, неповторимый оригинал. Свободной рукой женщина коснулась своих губ, встречаясь глазами с Винчестером, - Лилит, - это имя вышло у неё лишь шепотом. Всё больше и больше Импала начинала походить на вменяемого, как минимум осознающего действительность человека. Но чем яснее становились её суждения, тем острее она ощущала ужас от того, что произошло. Одномоментное головокружение немедленно сменилось новым рвотным позывом. Прижав руку ко рту, она с трудом сдержалась и была бесконечно благодарна Дину за быструю реакцию в виде кивка в сторону крошечной душевой, совмещенной с туалетом. Лишь сунув напоследок игрушки ему в руки, она ринулась в указанном направлении, едва успевая упасть на колени, прежде чем очередная порция черной жижи вылилась из её рта, уродуя белоснежную внутреннюю поверхность унитаза. Запах мазута наполнил тесное помещение, на этот раз устремившись в её лёгкие. Она в человеческом теле, хотя не должна быть в нём. Она видела Лилит, помнит белёсую непроницаемость её глаз, помнит её голос. Она автомобиль, но человек, созданный демоном. Эта мысль вновь вывернула её наизнанку, дрожью пробивая всё тело до самой макушки. Демоны ничего не делают просто так, уж точно не ради забавы. Оживить автомобиль охотников, которых в Аду ненавидят без вариантов. Зачем? Остатки мазута, попавшие на свисающие пряди волос, было трудно отличить по цвету. Она сжимала фаянсовые края до боли в ладонях, до белизны на костяшках, проглатывая страх сквозь борьбу с сокращающимися мышцами живота. Но на этот раз желудок опустел окончательно, и лишь когда прозрачная капля то ли слезы, то ли пота, упала вниз с кончика её носа, женщина позволила себе сесть на пол, вытерев рот тыльной стороной ладони. Как и до этого, вопросов стало больше, но теперь она хотя бы поняла, что случилось. Отчасти. - Вот дерьмо, - подвела она своеобразный итог своим умозаключениям.

https://kakbicross.ru/viewtopic.php?id=54#p120

clint barton [мститель] [jeremy renner] [indent] » marvel #protectivedad #ornot На чистоту: адекватности у тебя, Клинт, побольше, чем у всех Мстителей вместе взятых. Иногда кажется, что ты единственный можешь послать всех к чертовой матери и уйти жить свою здоровую, нетоксичную жизнь, в окружении семьи. Экономия на психотерапевте, конечно, колоссальная. Все мечутся, ворошат то свое прошлое, то свое будущее, вспоминают старых знакомых из детства, пытаются справиться со своими талантами. Тебе же нормально. Знаешь, когда именно таким людям, как ты, срывает крышу — это жутче всего. Клинт, тебя очень хочет барон Земо на сюжет. У него даже есть идеи, как вписаться в совместное прошлое, если захочешь. А я очень хочу на альтернативу. Нам обоим не принципиально, будешь ли ты учитывать историю сериала "Соколиного глаза" или вообще пойдешь по комиксам. К тому же, я слышал, запись в Гидру открыта семь дней в неделю без обеда и праздников. пример поста; я — воскресение и жизнь. тот, кто верит в Меня, если и умрет — оживет, а кто живет и верит в Меня, тот никогда не умрет. ты этому веришь?                                    от Иоанна, глава 11. Иногда я, потерявшись в разрозненной веренице дней, думаю: "Что сейчас с Хайке? Где она и как себя чувствует?" А потом резко, ледяным вздохом, вспоминаю, что с Хайке — ничего, что она мертва. Ее тонкие холодные руки лежат на бескровной груди, она сонно откинулась в самом лучшем и изящном гробу, который могли сделать в Сербии. Она замолчала и больше не смеется. Сегодня я помогаю ей выбраться. Протягиваю к ней металлические пальцы, чтобы Хайке было сподручнее опереться на мою руку, и черчу ей на лбу тетраграмматон из своих личных букв. Я заговариваю ее ласково, как больного ребенка, потому что иногда она, ее нежная, переливчатая тень в памяти Земо, кажется мне важнее всех прочих его внутренних образов. Я вдыхаю ей в вены — ледяной зимний ветер, и она открывает глаза. Иногда мне кажется, что я помню ее маленькой. Она жила тогда с ним по соседству. Непоседливая, невыносимая девчонка. Хайке всегда была первой, самой шумной, самой быстрой, самой извалявшейся в грязи. Когда она орала на всю улицу: "Гельмут, выходи," — ее маленькие, требовательные легкие прогоняли через себя, казалось, весь воздух Заковии в один глоток. Когда ей хотелось его внимания, она тащила будущего барона в страшные места, вроде ведьминого пруда или заброшенного дома, или подкладывала ему в постель холодных живых лягушек семь дней подряд. У нее постоянно были разбиты либо коленки, либо нос, и лохматая грива золотых волос маревом подрагивала на солнце. Хайке всегда умела жить. Когда ее семья решила переехать обратно в Зальцбург, она зашла к Земо, непривычно серьезная, но привычно упрямая: — Когда я стану взрослая, я вернусь. И ты должен меня дождаться, иначе... — она провела тогда большим пальцем по шее, думаю, это мало походило на просьбу. Скорее — на требование. Я боюсь представить, что было бы с Земо, не дождись он ее. Я вывожу ее, босоногую и прекрасную, на кладбищенскую мокрую землю, и она на меня смотрит разорванными по весне, полноводьем, льдинами, ледяными горными ручьями, вскрывающейся Невой. Я сам люблю ее, люблю отзвук ее мыслей — в чужих словах, ее художественный вкус — в чужом выборе картин, ее книги — на полке в моей комнате. Я знаю ее почерк, потому что я часто закладываю пальцем те страницы, которые закладывала она, пока искала карандаш для пометок. Я знаю, как она пахнет. Я заговариваю древние буквы на ее лбу, и она остро улыбается, даже сквозь ледяное окошко смерти. Иногда мне кажется, что она бы поняла меня. Поняла бы меня во многом. И в первую очередь, конечно, в моем отношении к Земо. Иногда Гельмута нет сутками. Хайке уже привыкла, потому что ей определенно есть чем заняться. Муж всегда возвращается, пытаясь бесшумно скользнуть в ванную, чтобы смыть с рук ложь, смерть и страшные государственные секреты, а ее это только веселит. Ей всегда хочется сказать что-то вроде "я знала, дурачок, что выхожу не за пастыря". Но все как-то не к месту, да не к месту. А потом все как-то завертелось, да и что уж там. Хайке нравится ловить его на пороге, торопливо втираться в расстегнутый форменный китель или между пуговиц военной куртки, вдыхая его усталость. Она расстегивает массивную пряжку его ремня и говорит: "У тебя пять часов на сон, жизнь слишком коротка, дорогой, чтобы ты дрых без задних ног сутками," — и будит его, конечно, через четыре сорок пять. Она захлебывается, энергично жестикулируя, пока он пытается в принципе сообразить, где он и как его зовут. А Хайке уже прижимается лбом к его сонному лбу, напирает: "В с т а в а й. Срочно. В с т а в а й". Хайке торопится жить, быть везде, посмотреть — все. Возможно, она что-то знает, возможно, она слышит, как в ее собственном, коротком, ярком сне, кто-то шепчет ледяными губами какие-то русские слова. Она убеждает Гельмута, что ей снится черный человек с белой рукой, в окружении красных звезд. Один раз она все-таки запоминает этот рубленный набор звуков, отдаленно похожий на сербский, складывает их в словаре — в слова: "Надо торопиться, Хайке, времени не так много". И она торопится, не суетливо — весело, жадно. Она работает — как не в себя, успевает заниматься живописью, читает, она втягивает Гельмута — в это утонченное, яркое общество. И на все те отпуска, которые он планирует провести спокойно, в родовом поместье, она берет билеты на двоих в другие страны. Показывает ему картины. Показывает ему жизнь. Война — это не все, есть что-то выше, что-то больше, что-то важнее. Она в каждом городе оставляет крошечную частичку своего сердца, словно пытаясь таким образом задержаться в этом мире на вечность. Иногда ей хочется орать, как прекрасно, больно, радостно, важно — жить. — Гельмут, — она громко шепчет, настойчиво распахивая шторы. Земо вернулся ночью, и, видимо, был настолько уставшим, что завалился спать на изящный, обитый синим бархатом, диван в гостиной прямо в форме. Она на пробу кидает в мужа смятую быстрой рукой кружевную салфетку. Со временем, его военные рефлексы обострились, и подкрадываться к нему, особенно спросонья, стало делом не таким веселым, как в детстве. Хайке достает карманные часы и сверяется. Она решает, что, если Гельмут не откроет глаза через три минуты, она пойдет в кабинет за водостойким маркером, и нарисует ему на лице усы. Или еще что похлеще. — Гельмут, хватит спать, — она шепчет еще громче. Ее распирает от необходимости выдернуть Земо обратно в этот мир, впечатать его в невыносимую яркость жизни. Она качается на носках, а потом торопливо срывается в кухню, сделать им обоим по чашечке кофе. Хайке может поджечь даже воду, и ее кофе на вкус похож — на нефтеотходы, но ее ничего не смущает. — ГЕЛЬМУТ.

https://kakbicross.ru/viewtopic.php?id=54&p=2#p19182

richard o'connell [авантюрист] [brendan fraser] [indent] » the mummy Я незнакомец с Запада, и я тот, кого ты ищешь. - Сын американки и неизвестного меджая, воспитывавшийся в приюте Каира после смерти матери. - Прошедшее преимущественно на улицах Каира детство заложило определенный фундамент - ловкий и хитрый мальчонка вырос в предприимчивого и талантливого вора и взломщика. На пару с товарищем ограбил несколько банков, после чего, спасаясь от карающей длани закона, записался во Французский иностранный легион. - В 1923 году в составе наемнической армии принимал участие в военном конфликте в Египте на стороне Англии и Франции. В тоже время вместе с ротой оказался в осаде у стен полумистической Хамунаптры, оказавшись один из немногих выживших. - Три года спустя едва избежал петли при помощи очаровательной Эвелин Карнахан, пообещав отвести ее Городу Мертвых, где разбуженная любопытством леди мумия чуть не отправила всех к праотцам, но в итоге всех одолел, обрел любовь и много сокровищ. Я не умею писать заявки, поэтому просто поклянусь в вечном обожании и пообещаю показать все время и пространство, в котором еще так много неограбленных богачей, нерасхищенных гробниц, непотревоженных богов и неопустошенных погребов. Составлю компанию в игре как в сюжете вашего фандома, так и в любом безумии, которое только может прийти в голову. пример поста; — Рифь паруса! — крикнул Джонс, когда в окуляре подзорной трубы темная полоса суши, разграничившая море и небо, приняла конкретные очертания небольшого острова. Острием крюка надавив на отполированный руками деревянный корпус, он собрал трубу, убирая в широкий карман длиннополого кителя и спустился с кватердека, напоследок ободряюще кивнув парнишке-рулевому. Взяв под локоток мистера Сми, с одобрением доброго дядюшки наблюдавшего за подготовкой команды к стоянке, Крюк ненавязчиво оттащил его к укромному местечку под трапом. — Позаботьтесь о том, чтобы первыми на берег сошли Джукс, Куиксон, Старки и этот смазливый итальяшка... как бишь его? Чекко. Сундук из моей каюты погрузить в первую очередь. И пусть остальные сидят на корабле, пока я не дам отмашку через Бена — пусть тоже отправляется с нами, — Джонс предостерегающе похлопал помощника крюком по отвороту довольно изношенного, но содержащегося в аккуратности камзола. — Я не хочу, чтобы кто-то, кроме нас, знал что на этом острове мы храним что-то ценнее контрабанды рома, кофе и табака. Подготовьте гребцов из тех, кто давно ходит с нами. С мастерством, происходившим от большого опыта и длинной истории их знакомства, Джонс проигнорировал многозначительный и неодобрительный взгляд старпома и покинул палубу, заперевшись в капитанской каюте на засов. Уильям Сми ненавидел утаивать что-то от команды и не мог одобрять одержимости Крюка в некоторых вопросах, но понимал, что и в самом деле лучше держать экипаж в неведении о тех целях, которые на самом деле двигали Киллианом Джонсом, — для их же блага. Большинство пиратов на корабле считали его просто везучим сукиным сыном, что, в целом, было правдой, но далеко не единственной. Узнай команда о том, что капитан намерен втянуть ее в личную месть, поставив на кон не только их благополучие и богатство, но и жизни ради призрачного шанса поквитаться с убийцей любимой женщины, то уже в первом порту на борту "Веселого Роджера" не осталось бы и десятка человек. А попытка сунуться на Неверленд столь малым числом приравнивалась к самоубийству. Джонс не спешил. Думал, планировал, собирал знания и силы. Лгал, выпытывал, убивал — не ради денег, золото было лишь средством, тем строительным материалом, которым он там упорно мостил себе дорогу в ад, готовый сигануть в пламенеющую бездну — лишь бы утянуть с собой кое-кого еще. Все это время Сми, знавший историю Джонса от начала до конца, проявлял чудеса дипломатии, поддерживая между капитаном и командой добрые, взаимовыгодные отношения. Вздыхал, качал головой, неодобрительно поджимал губы, изредка предпринимая попытки отговорить Крюка от его затеи в краткие периоды его душевного просветления. Но ни разу не сказал Киллиану "нет". Признаться, Джонс не знал, что сделал бы с Уильямом, откажись тот и дальше участвовать в его интригах. Может быть, отпустил бы с Богом. А может — прирезал. Джонс задумчиво огладил пальцами короткую бородку, прислонившись спиной к двери каюты, и обвел ее задумчивым взглядом, прикидывая, не забыл ли чего. Скинул китель, бросив тот на огромный сундук у окна, сложил расправленную на столе и придавленную по углам чернильницей и  циркулем старинную карту, пергамент которой истрепался до такой степени, что больше напоминал обрывок ветоши, и убрал ее в плоский кожаный футляр, спрятав тот на груди за пазухой. Еще раз огляделся и запер за собой дверь на ключ. Не то чтобы он не доверял команде... просто Джонс никому не доверял. — Джентельмены! — крикнул Килииан, привлекая к себе внимание экипажа. — Все мы хорошо потрудились эти месяцы и скоро вас ждет добрый отдых на Тортуге, а сегодня вечером мы устроим славную пирушку на этом гостеприимном острове! Мы с господами отправимся вперед и все как следует приготовим для вашего прибытия, а пока у меня для вас один приказ! Люди притихли, не зная, радоваться или же еще рановато будет, уставившись на капитана полусотней настороженных, выжидательных взглядов. Киллиан выдержал эффектную паузу и оскалился в широкой улыбке: — Отдыхать! Мистер Сми, выдайте людям рому! Джонс успел как раз к тому моменту, когда заскрипели тали, опускавшие шлюпку на воду. Еще несколько минут ушло на то, чтобы спустить в нее остатки груза. Как только Крюк занял место на кормовой банке, гребцы оттолкнулись веслами от влажно поблескивающего борта корабля и дружно на них налегли. Вспотевшую под кителем спину теперь приятно обдавало легким бризом, лодчонка быстро скользила, легко покачиваясь на мелких волнах, рассыпая вокруг жемчуг срывающихся с ритмично взлетающих и опускающихся весельных лопастей. Даже как-то сердце немного отпустило от такой идиллии. Но стоило только шлюпке ткнуться носом в песчаный берег, как Джонса кольнуло ощущение какой-то неправильности. Лишь через пару мгновений — уж слишком неожиданным отказалось открытие, так что до сознания дошло не сразу — он понял, что его насторожило. Следы. Человеческие, почти у самой кромки берега там, где он переходил в пальмовую рощу с веселенькими зелеными островками тщедушной, растущей на скудной просоленной почве травки. — Это что еще за... Чекко, пока остальные вытаскивали шлюпку на берег, прошелся вдоль цепочки следов, приставил свою босую ступню, сравнивая размер и пытаясь прикинуть рост и вес чужака. Джонс вытащил пистолет из-за пояса портупеи, обгоняя Чекко и идя точно по следам. Судя по оставленным на песке отпечаткам, иногда пропадавшим из-за дотянувшихся до них волн, но тут же появлявшимся снова, оставивший их тип был то ли изрядно пьян, то ли пританцовывал на бегу. Крюк затруднялся представить себе причины, по которым попавший на необитаемый остров человек станет плясать, разве что успел уже сбрендить от жажды, так что... — Вот ублюдок! — Джонс скрипнул зубами, глядя на как следует притоптанный пятачок земли, от которого разбегались несколько цепочек следов. — Найдите мне этого везунчика. Быстро! Пираты порскнули в разные стороны, сам же он направился прямо к давненько уже устроенному на острове схрону, о котором знали только сам Джонс да несколько парней из команды. Песок был разбросан, люк бесцеремонно откинут, а из глубин укрепленного досками погребка доносилось позвякивание бутылок, сосредоточенное пыхтение и неразборчивое бормотание. Крюк встал над темнеющим ходом, загораживая свет солнца, и взвел курок пистолета, направив дуло в спину "островитянина". Щелчок механизма оказался внезапно громким и резким, как треснувшая под ногой ветка. — Руки вверх. Медленно, так, чтобы я видел. И вылезай. Не хочу видеть твои мозги на своем добре.

https://kakbicross.ru/viewtopic.php?id=54#p12393

amon [aus] ra [charli hunnam] [indent] » egyptian mythology [indent]  [indent]  [indent] Я — две его души в его близнецах. [indent]  [indent]  [indent] Я — вчера, я знаю завтрашний день. древнеегипетские тексты повествуют о двух вещах. первое – уже созданная вселенная возвратится к хаосу в конце цикла мироздания (большое сжатие). второе – существует возможность нового циклического возрождения вселенной, что символизирует присутствие аус-ра. слово аус означает «сила, корень». таким образом, аус-ра означает «сила ра», перерождение ра. ра (ре) и аусар (осирис) символизируют собой постоянный цикл существования. ра — живой бог, умирающий, чтобы стать аусаром - нетером мёртвых. аусар восстаёт из мёртвых и становится ра. цикл мироздания непрерывен: это поток жизни по направлению к смерти. но из смерти появляется новый ра, всходит новая жизнь. ра — космический принцип энергии движения к смерти, а аусар представляет собой процесс перерождения. таким образом понятия жизни и смерти становятся взаимозаменяемы: жизнь означает медленное умирание, а смерть — возрождение к новой жизни. в смерти усопший ассоциируется с аусаром, но вернувшись к жизни, он будет ассоциироваться с ра. само по себе большое сжатие не является концом света. у схлопнувшейся вселенной (нейтронного супа) появится потенциал воссоздания – большого отскока, [indent]  [indent]  [indent]  [indent]  [indent]  [indent]  [indent]  [indent]  [indent]  [indent]  [indent] — нового ра. продолжая нежно и с толком насиловать тему космологии в египетской мифологии, я дошел до той точкиручки, когда готов перманентно нести в чужие лс странные образы древних вселенных, развивать странные концепции происхождения мира и падать в психоделические ау; для ра у меня — практически бесконечная ветка кроссовера, и точку отсчета можешь задать сам. но если слово "стар трек" вызывает у тебя нервное подергивание глаза, мои описания вызывают мысль "ничего не понятно, но очень интересно", и ты ломаешь голову как и зачемнахуя — приходи, я медленно, ласково волью тебе в уши всю необходимую инфу (ничего дополнительно смотреть не потребуется; я основываюсь на идеях и взглядах антропологов и космологов, лишь частично приплетая к этому реальность своего канона.) будет здорово, если ты уже знаком с пантеоном и хотя бы понимаешь, какое место ра занимает в египетской мифологии (но помочь расшарить тему тоже готов) пример поста; тут пост

https://kakbicross.ru/viewtopic.php?id=54&p=2#p28686

gaara [казекаге] [no prototype] [indent] » naruto Гаара — первый. первый джинчуурики, которого встретил Наруто, с удивительно похожей (непохожей) судьбой. первый. и единственный, кто понял Наруто там, где не смог бы (не захотел) Учиха Саске — в одиночестве и ненависти (своей, чужой), которых не боялся Учиха, но в страхе перед которыми замирали Гаара и Узумаки... до злых слез. до боли. до крови. Наруто и Гаара принадлежат разным странам. но похоже, что кровь чакра у них одна — пылающая, кипящая огненная и жаркая, душная пустынная. пожирающее, выжигающее тело изнутри пламя. горячий, иссушающий душу, раздирающий ее песчаными осколками ветер. одна агония на двоих. — а у меня внутри росли цветы, их вырвали безжалостно руками я каждую ночь пытаюсь полить мертвый сад своими жалкими слезами — Гаара говорит, что Наруто похож на солнце. но в самом Гааре света и тепла ничуть не меньше. в отличие от Саске, он позволяет им победить внутреннюю тьму. позволяет вытащить себя из глубокой черной бездны. вообще-то, из Гаары друг получается куда лучше, чем из Наруто. — и может быть потом, наших падших душ не коснется больше зло но мне так страшно никогда так не будет уже — Гаара сам "заклеймил" себя любовью — страшной, злой, болезненной. не видившей ничего, кроме алых пятен и разводов. проклятье, которое Наруто хочет (пытается пару раз) стереть с чужого лица: дрожащей рукой, убирая влажные пряди, склонившись над пока-еще-трупом (слабый удар чужого сердца заставляет биться и сердце Наруто тоже); невзначай, (не)случайно мазнув пальцами по алым линиям на лбу, встречая чужой вопросительный взгляд открытой улыбкой... Наруто боится не хочет, чтобы его сердце Гаары снова остановилось. — и где-то хлопнет дверь, и дрогнут провода привет, мы будем счастливы теперь и навсегда — Гаара первый, кто уверенно и открыто говорит Наруто о дружбе. не подразумевает "по умолчанию", не соглашается безропотно, а  говорит словами через рот. утверждает. возводит в истину, что не терпит сомнений от окружающих. да, действия важнее слов, но Наруто слышит от Гаары заветное "друг" и взрывается тысячей солнц, мириадами звезд. и сияет, сияет, сияет... на много световых лет вокруг. Гааре тоже нравится это слово. произносить его, принадлежать ему. драгоценное. бесценное. Гаара не знает, почему его так легко говорить Наруто, и практически невозможно заставить себя сказать другим. но он хотел бы научиться у Узумаки и этому тоже. В общме, мы делаем вид, что Боруто не существует, что это случилось не с нами, и вообще Киши съел что-то не то. У нас собственное понимание канона и того, чем все это должно было закончиться, у нас идея на идее идеей погоняет: для общего сюжета, для знавесочных историй.. Я лично я отчаянно нуждаюсь в развитии и линии Гаары и Наруто, потому что в каноне #недодали. Обидно и возмутительно. Хочу больше совместных историй и ситуаций. Хочу больше раскрыть это потенциально потрясающее взаимодействие двух джинчуурики, особенно в эмоционально-психологическом плане. Хочу, хочу, хочу... Короче говоря, энтузиазма полно, идей много, борщ варить умею, шуба есть, голова не болит! ХДД °˖✧◝(⁰▿⁰)◜✧˖° пример поста; Говорят, свет в послевоенном доме совсем не такой, как в довоенном. Послевоенная Коноха - думает Наруто - тоже другая. Она кажется незнакомой и, возможно, немного чужой (немного?..). Она не вызывает чувства неприязни или вроде того, вовсе нет! Просто… Иногда кажется, что она вообще не вызывает никаких чувств. И это чертовски пугает. На самом деле, это доводит Наруто почти до глухого отчаяния. Потому что не может такого быть. Так быть не_должно. Но оно есть - появляющееся вспышками, накатывающее ледяными волнами осознание, что как раньше уже не будет. Никогда. “Как раньше” осталось в довоенной деревне, большой, людной, светлой, тянущейся вверх разноцветными черепицами крыш, утопающей в густых зеленых кронах окружающих ее деревьев… Вокруг новой Конохи пустырь - вздыбленная, взрытая множественными боевыми дзюцу голая земля, уродливый шрам, оставленный битвой. Той самой, в результате которой скрытая деревня, которую они все знали, перестала существовать. В новой Конохе, все еще не отстроенной до конца, дома низкие, приземистые. Простенькие и все одинаково невзрачные. Короткие полупустые переулки вливаются в такие же улицы. Наруто не знакома ни одна из них. Приходится закрывать глаза, чтобы увидеть то, чего нет: врезавшиеся в память углы и повороты, торговый квартал, цветочный магазин Яманака, Ичираку и лавку с масками, ту самую, хозяин которой однажды гнал Узумаки прочь, пинками, проклятиями и обидными словами… Его, конечно, уже нет в живых. А перед глазами - незнакомая стена чужого дома. Тупик. Новую Коноху не “стерегут” дайме прошедших лет. Нет лиц на Горе Хокаге. Горы Хокаге больше нет. Наруто стыдно. Ками, как же ему стыдно! За то, что не может даже заставить себя думать об этом месте, как о доме. Он думает (надеется): “это пройдет”, обязательно пройдет, нужно только чуть-чуть подождать - все они сильно пострадали на этой войне, не только деревня, и люди тоже. В основном пострадали именно люди. И им всем просто нужно немного времени. Да, именно так. Но на душе почему-то все равно невыносимо гадко. Наруто чувствует себя предателем. Наруто не_чувствует себя в безопасности в стенах новой Конохи (наверное, потому, что стен, как таковых, еще и нет… таких прочных и высоких, какими они были). Тревога становится его постоянным спутником - постоянное ожидание беды. У Наруто просто кошмарные проблемы со сном. Кошмарные - ключевое слово. В каждом сне - стоит закрыть глаза - огонь и черные тени. Ничего конкретного, никого конкретного (повторяй себе это почаще, Узумаки), но внутренности все равно морозит и стягивает в тугой узел, который поднимается к самому горлу и… Наруто просыпается, выныривает из промозглого, липкого от того, что ему нечем дышать. Спазм проходит не сразу - воспоминания продолжают душить напополам со злыми слезами (как тогда… прямо как тогда) и блядское сердце пытается сбежать к чертовой матери, проломив собою ребра, потому что к такому его жизнь не готовила. Наруто к такому жизнь не готовила. Он-то думал, что война - самое страшное, что им выпало пережить, но оказалось, что есть вещи и пострашнее. Впрочем, Узумаки совсем не уверен, что он не единственный, кто сходит с ума. Свет в послевоенном Наруто тоже не такой, как в довоенном. И знаете что? Это не_проходит со временем: не отпускает, не лечит и еще много всяких “не”. На самом деле, становится только хуже. Но все вокруг, кажется, продолжают жить и прекрасно с этим справляются, вызывая чувство острой зависти, безжалостно полосующей по самым незащищенным местам - по сердцу, например. Или по совести. Это больнее, чем получить кунаем в живот. Наруто кажется, что только он один не_вывозит. Обидно, досадно, но он упрямо продолжает играть по кем-то установленным правилам, основным из которых является “докажи всем, что можешь”: разводит бурную деятельность по приведению деревни в божеский вид (на пару с Ямато-сенсеем принимая едва ли не самое активное в этом участие), ходит на миссии, не берет выходных (и пару раз отрубается прямо в кустах во время слежки), аргументируя это ничтожной численностью шиноби, донимает Шикамару вдвое настырнее обычного, пишет письма в Суну пару раз в месяц, “чтобы Гаара не скучал”, и улыбается, улыбается, улыбается до судорог скул. Не помогает. Наруто едва не отправляет на Тот свет двух чунинов - совсем молодых ребят - решивших в ночи сбежать из общих казарм, в которых оставшимся шиноби приходится ночевать, пока деревня полностью не отстроена (сначала мирные жители, и только потом собственные дома обретут они). Ничего не успевших понять парней спасает только реакция Кибы и, как ни странно, Курамы: опасно горячая огненная чакра конвульсивно сворачивается, когда Наруто, выныривая из очередного Ада, подскакивает на своем футоне, сверкая одуревшими голубыми глазами... Все продолжают делать вид, что все в порядке. Но Узумаки давно научился замечать и расщеплять на составляющие косые взгляды (взгляды, а не людей). Он в этом профессионал. Ощущение непрекращающегося падения не покидает Наруто ни на секунду - он словно летит в бездну, и теперь ему не за что даже зацепиться, чтобы прекратить это. Вокруг нет ни единого выступа. Мечта стать Хокаге? Любовь к Конохе?.. Отчаянное желание вернуть друга… Куда? Домой? Но Наруто не может заставить почувствовать себя дома, что он может предложить в таком случае Учиха? Наруто не будет больше гонятся за Саске, потому что они ведь поговорили. В цукуеми, они все выяснили, и Узумаки принял выбор товарища - исправил ошибки детства. Поступил, как друг. Пусть Саске так и не ответил ему на эту дружбу взаимностью. Кроме того, он все еще нукенин, который находится в международном розыске, и даже Наруто не может с этим ничего сделать. Он знает - он пытался. Даже Шестой тени огня не под силу переубедить весь Совет, и уж тем более Какаши-сенсей мало как может повлиять на феодальных лордов. С этим приходится мириться. Впрочем, самого Саске это, наверное, мало волнует. Наруто летит вниз, и даже сейчас он чувствует как звенит соединяющая двух людей невидимая нить. У второй половины его души репутация террориста и хладнокровного убийцы. Это тоже далеко не плюс в его копилку. Сколько сил придется приложить Какаши, чтобы спасти будущее Узумаки от наложения длани Совета, только Ками известно. Джинчурики старательно избегает Сакуру, потому что она_не_слепая. Потому что смотрит на него иногда, как на неизлечимого больного: с тревогой, беспокойством и сожалением. Не с жалостью, а будто она сама в чем-то виновата. Наруто это не нравится. И он старается как можно реже попадаться ей на глаза. Но когда бы Харуно интересовало чужое мнение? Удивительно, но Сакура даже не бьет его. Просто говорит, что запрет где-нибудь и попросит Цунадэ наложить самое сильное запирающее дзюцу, на которое та только способна. Если Наруто не позволит ей хотя бы попытаться помочь. Аргументы за то, что ему не нужна ничья помощь, и все прочие теоретически возможные возражения прерываются громким хлопком двери больничной палаты и безапелляционным “спи”. Что ж… Возможно, это не такая уж плохая идея, хоть Узумаки и против того, чтобы оккупировать реанимационное отделение, место в котором вполне может понадобиться кому-то из его тяжело раненых товарищей. Никто не знает, когда миссия ранга А может вдруг перерасти в кошмар класса S, только не в мире, в котором они живут сейчас. Но тело не обманешь. Наруто устал. Он знает, что, скорее всего, это ни к чему не приведет, что все закончится на очередном кошмаре, но таблетки, выданные Харуно начинают действовать и джинчурики все же вырубается… ...Чтобы очнуться от вопля. Собственного и… Сакуры, чье тело (господи, какие же хрупкое оно на вид!) мгновение назад врезалось в стену с характерным хрустом (Наруто надеется, что стены), отброшенное мощным импульсом огненной чакры В чужих глазах - зеленых, как луг, что раньше простирался за Конохой аж до самого леса - неверие и испуг. Не страх (по крайней мере пока), Сакура, скорее всего, просто была застигнута врасплох… Еще бы. Узумаки сметает с больничной койки с невообразимой скоростью, так, что он сам практически вжимается в противоположный угол, с неверием глядя на подругу… Вернее на то, что сделал с ней. - Сакура... Первый порыв - поспешить на помощь, и собственное тело по инерции дергается в нужном направлении, но Наруто останавливается себя. Нет. НЕТ, он не должен приближаться к ней, он не… Снова не контролирует себя. - Сакура, прости... Впервые после войны Наруто чувствует не растерянность, тревогу или отчаяние. Он в ужасе.

https://kakbicross.ru/viewtopic.php?id=54&p=2#p40382

osamu dazai [бывший мафиози, сейчас детектив и главный интриган Йокогамы] [original] [indent] » bungou stray dogs Дазай — главная головная боль своих же напарников. Дазай — для многих надежда и спасение. Дазай — тот, кто видит и планирует на несколько шагов вперёд, обыгрывая даже самых страшных соперников. Дазай обладает задиристым, раздражающим и высокомерным характером; постоянно пытается покончить жизнь самоубийством. Ранее входил в состав Исполнительного комитета Портовой Мафии и являлся напарником Чуи Накахары. На данный момент член детективного агентства, сотрудники которого обладают разнообразными сверхъестественными способностями. Сам владеет способностью «Исповедь неполноценного человека»; эта способность позволяет Осаму посредством физического контакта нейтрализовать способности другого человека. Поймал Фёдора Достоевского и несколько раз спасал Йокогаму от гибели (хотя и не всегда своими руками). Я не хочу расписывать всю биографию Дазая, известную из аниме и, тем более, из манги. Лучше поговорю о нас. Акутагава несомненно очень сильно, безумно любит Дазая. Любит в том понимании, в котором способен любит бесчувственный пустой Зверь. Акутагава предан Дазаю даже после его ухода из мафии, он готов выполнять его просьбы и приказы, готов явиться по первому зову и готов на всё, чтобы получить его признание и уважение. Именно поэтому Акутагава болезненно завидует Ацуши, именно поэтому они пытаются убить друг друга. Только вот Дазай никогда не ошибается и его план "второй двойной чёрный" срабатывает безупречно. Куда это приводит Акутагаву и Ацуши известно из манги... Так что, мне кажется, Дазай и правда давно признал Акутагаву. Именно поэтому он делает ставку на него и Ацуши, когда впервые встречает того на берегу. Именно поэтому думает о мафиози, который не убивает, после ультиматума Ацуши. Именно поэтому Акутагава в ранобе "Зверь" оказывается именно там, где оказался — ведь всё это один большой план Дазая. Если вы не читали мангу и ранобе "Зверь", но смотрели аниме, я вам охотно помогу. Покидаю самые важные фреймы и расскажу-покажу, там очень интересно и много действительно важной информации. Не пугайтесь, я не требую знать весь канон, мне действительно достаточно аниме, но мы можем чуточку углубить и расширить события. Отыграть хочу всё. От их прошлого, когда только Дазай нашёл Акутагаву, до настоящего с неоднократным спасением Йокогамы и уже будущих событий, когда, возможно, Дазай и Акутагава смогут говорить на равных. В прошлом можно отыграть много стекла и абьюза, с моей стороны могут быть невзаимные безответные чувства (которые Акутагава сам не понимает), ревность к Оде и Чуе. Так что если хочешь в нездоровые отношения в прошлом или в более здоровые в настоящем — я открыт ко всему. Рейтинговое/безрейтинговое, что угодно, обсуждаемо. Важно. На игры, эпизоды и прочее обидок не кидаю. Так что если говорю, что моего перса можно абьюзить в постах, значит, можно, игровое есть игровое. Если в постах Акутагава будет дико ревновать к любому твоему пейрингу, то вне игры я не ревную, мы приходим играть, а не это вот всё. В личном общении гарантирую адекват и милоту. Да, кстати, я не против общения в телеге, вплоть до реаловых дел. Предпочитаю заглавные буквы, но спокойно отнесусь, если вы пишете без них. Птица-тройка по желанию, размер от 2,5-3 ка в зависимости от ситуации. То есть, воду лить не прошу и сам это не люблю. Лучше здоровый темп и хорошая грамотность. Неконфликтность и адекватность — всё же мы приходим сюда отдыхать и мурчать, а не ругаться. Внеигровое общение при желании возможно, я только за. Постов от Акутагавы у меня пока нет, но с радостью принесу любой другой свой пост. От вас прошу только любить персонажа, хотеть играть и иметь какие-то мысли, идеи, пожелания. Хотя бы примерно. А там вместе докрутим. пример поста; [indent] Дазай всегда всё знал. [indent] Одна из тех немногих истин, которую Акутагава усвоил первой. Дазай мог пожимать плечами, мог говорить, что ничего не понимает, мог и вовсе ни на что не реагировать — но это вовсе не означало бы, что он чего-то да не знает. Как раз наоборот. И каждый раз, каждое поручение для его напарника, коллег, ученика, превращалось в испытание, а экзамен, провал которого мог караться очень и очень строго. Дазай не терпел неудачников и не прощал ошибки, не спешил помогать или давать советы. Он будто бы только наблюдал, не понимая, как люди не осознают те простые истины, которые давно осознал он сам. [indent] Акутагава ничего не желал знать о происхождении той зелёной лужи, в которую он случайно наступил. Было достаточно и мерзкого зловонного запаха, от которого тошнота подкатывала к горлу. Эти грязные переулки и запахи возвращали его в прошлое, в те тяжёлые дни, когда он жил на таких вот улицах. Точнее, выживал. Тогда значение имели лишь кров над головой и еда. За них можно было убивать, за них можно было нападать и воровать. Калечить стариков, выбрасывать в ямы инвалидов — о морали речи и не шло. Или ты, или тебя. Акутагава впервые понял это, когда увидел, как мерзкая тощая вонючая старуха срезала с трупов волосы на парики. Тогда-то он очень многое понял. [indent] Понял и помнил это до сих пор. Именно те дни научили его идти вперёд. Акутагава шёл, хотя сил уже не оставалось. Они с Дазаем были в пути уже двое суток. Бесконечные облёванные переулки, многочисленные грязные кварталы. Метро, автобусы, снова метро, снова автобусы и многочисленные часы пешком. О сне речи и не шло. Акутагава был готов упасть на колени и молить об отдыхе, но понимал, что Дазай этого жеста не оценит и ничего хорошего не скажет. Или посмотрит. Посмотрит только так, как может он. Уничижающе, холодно, жёстко. Поэтому Акутагава не подавал вида: шёл бодро, хотя ныла каждая косточка в теле, не тёр глаза, хотя они болели и слезились от сухости. Более того, он пропах смрадом этих улиц — не отстираешь же потом, — когда как Дазай благоухал своим дорогим парфюмом. И на его молодом лице не было и тени усталости, словно он изобрёл бесконечный источник энергии. [indent] — Он здесь, Дазай-сан? [indent] Акутагава остановился за углом старого заброшенного склада. Впереди, огромной несокрушимой махиной, возвышался давно неработающий завод. Он закрывал собой половину чёрного низкого неба — ни огонёчка, ни единого признака жизни. Но они оба знали — эспер тут. Стоило отдать ему должное — прятался и заметил следы он хорошо. Не каждый бы нашёл, не каждый бы выдержал. Да и на этих чёртовых свалках никто его не замечал и не запоминал. Тут никому ни до кого не было дела. [indent] Над головой прогремел мощный раскат грома — брызнули первые капли дождя. Зелёные лужи потекли по асфальту, а тихий шелест заглушил голоса. [indent] — Это же к лучшему, да? — спросил Акутагава и глянул в сторону Дазая. — Дождь скроет нас и помешает ему нас услышать. Верно?.. [indent] Глупый вопрос, но надо же спросить хоть что-то. Эти двое суток они шли практически молча. Словно бы у них не было общей миссии на двоих. Словно бы они совсем чужие, хотя это — какими бы сложными ни были их отношения — было не так. Для Акутагавы не было ближе человека; даже Гин не понимала и не знала его так, как Дазай Осаму. И хотя он, Акутагава, такому человеку не подходил и в подмётки не годился, их всё же многое связывало. Акутагава не хотел идти в бой молча. Ему нужно было хотя бы словно, хоть что-то. [indent] — Дазай-сан, а этот эспер... в чём его сила? — Акутагава обхватил себя локти и почувствовал, как мокнет ткань плаща. — Мори-сан приказал уничтожить его, но почему? Он опасен? Обычно Мори-сан даже самых опасных предпочитает держать у своих ног. [indent] Раздался очередной раскат грома, сверкнула молния и вдали, у самых заводских дверей, Акутагава различил крадучийся силуэт. Он тут же подобрался и напряг без того болящие мышцы. [indent] — Это он, — выдохнул Акутагава.

https://kakbicross.ru/viewtopic.php?id=54&p=2#p38022

admiral charles vance [адмирал звездного флота] [oded fehr] [indent] » star trek universe «I never listened to advice when I was green, but take it from an old salt who's made a lot of bad calls in his day. A crew member is drowning. If we let her, then your crew will never look at you, or the Federation the same way again. And you will never look at yourself the same way either.» Красив. Статен. Обаятелен. Верен Федерации и Уставу. Пытается призвать всех к ответственности в этом гребанном новом мире, пытается на своем горбу протащить всех в светлое будущее, пытается собрать по частицам Звездный Флот — с нуля. (Святой человек, не иначе). Ладно, давайте честно: я и Пайк решились на эту заявку не потому что нам смертельно необходим в каст/сюжет и т.д. человек из будущей вселенной, а потому что мы посидели, подумали и поняли, что нам обоим хочется красивого «мальчика» в красивой форме — себе в личное пользование; ты нужен нам в пару — третьим. (Да, третьим, ты не ошибся). Скажем так, эта заявка — для сердца, из души в душу. Мы планируем флиртовать с тобой во флуде, мы планируем красиво обхаживать тебя, мы планируем сделать тебя нашим +1, мы планируем утянуть тебя на задворки своего сюжета, только если ты вдруг захочешь (потому что с логикой вещей придется как следует покрутиться). Но нам, в общем-то, глубоко наплевать тут на логику; нам просто иррационально хочется тебя — третьим, в наш абсолютно и полностью тронутый союз (и сюжет). И нам очень хочется, чтобы ты умел в красивые образы, посты и концепты, чтобы ты был идейным и горел; покомандовать мы тебе дадим, дорогуша, но не все сразу, так что давай начнем с красивой ноты: ты приходишь в гостевую, называешь пароль «+1 для пайка и лорки» и бросаешь нам свой пост, чтобы мы поняли, сможем ли сыграться. Остальное — предоставь нам, мы тебя направим. пример поста; тут пост

https://kakbicross.ru/viewtopic.php?id=54&p=2#p34918

tsaritsa [снежная королева, архонт, правительница снежной] [original arts] [indent] » genshin impact25/17 - Зима-мама Мороз жжет. Ничто не обжигает так, как холод. Но лишь поначалу. А потом он проникает внутрь тела, наполняет тебя, пока у человека не остается сил сопротивляться. Легче просто сесть и уснуть. Говорят, что, замерзая, перед концом не чувствуешь никакой боли. Просто слабеешь и тихонько засыпаешь, все словно блекнет, а потом как будто проваливаешься в море теплого молока, в мир и покой. Холод — самый назойливый компаньон из всех, кого я знаю. У холода есть одна особенность - он всегда к кому-то тянется, он не может один, хоть и с другими не умеет тоже. Холоду нужно морозить, холоду нужно гасить и распространятся. Холод - это стабильность и вызов, проверка на выносливость. Холод - это смекалка для выживания. Холод - это амбиции, ведь в нём нужно выжить, ведь ему нужно распространиться, ведь ему нужно поглощать; из лучших побуждений и искреннего беспокойства заботиться о том, чтобы никто и ничто в мире не перегрелось, не сгорело. Если не понимаете холода, его сути, его содержимого, если не понимаете глубины понятия мороза, если не умеете ловить все оттенки мира в переливах льда, то вам никогда не понять этого места. Вам никто не понять Царицу, ведь она - в лучших из побуждений - воплощает худшее; амбиции. Аид был изгнан в подземное царство с Олимпа, она - в вечную мерзлоту из Селестии. Для неё подземное царство (империя), уничтоженное богами, стало источником новой силы, мести и путём (повторением участи?). Но об этом речь пойдёт многим позже. Холод поглощает, его амбиции бесконечные и промозглые, и Царица точно такая же: она должна быть везде, участвовать во всём, лично контролировать всё, потому что только она знает, как лучше. Ненавидит своих сородичей, зная и видя все их ошибки. Никто не умеет права указывать холоду, никто не имеет права заставлять её делать что бы то ни было, никто не имеет права наступать на её амбиций; выходец из Селестии - это не значит, что заодно с ними. Как и Аид. Царица хочет большего. Она хочет всего мира, всех вершин, всей силы, всего контроля; всё во имя ней. И собственно царство - оно не состоит из мёртвых. как у Аида; оно гораздо, гораздо лучше, ведь населено теми, кто пережил мороз, вырос на нём вместо тёплого молока матери. Тут своё понимание уюта и слабости. Царица не упустит ни единой возможности, как и её люди. Будь то остатки уничтоженной богами империи, что в своё время заставило возненавидеть летающий остров пуще прежнего, кинутые, но талантливые сироты с драматичной историей или политические амбиции - она не упустит ничего; не умеет; конечно же, из лучших побуждений. Всецелый (тотальный) (абсолютный) контроль, страх и уважения - из лучшего; холод замораживает всё, с чем соприкасается, чтобы не потерять, не упустить, не забыть ничего, оставив дорогое при себе. В вечных льдах всё, что близко сердцу, останется с тобой; навечно. Всякий, кто посягнет на это, либо погибнет, либо останется в этой вечной мерзлоте с тобой навсегда. Не суйтесь, если не понимаете холода. Я хочу этого персонажа а) для эстетики в) для эстетики, но (тут очень сложная отсылка и смысл) другой: [...] Кай посинел и почти почернел от холода, но не замечал этого, — ведь поцелуй Снежной королевы сделали его нечувствительным к стуже, а сердце его давно превратилось в кусок льда. Он возился с остроконечными плоскими льдинками, укладывая их на все лады, — Кай хотел что-то сложить из них. Это напоминало игру, которая называется “китайской головоломкой”; состоит она в том, что из деревянных дощечек складываются различные фигуры. И Кай тоже складывал фигуры, одну затейливее другой. Эта игра называлась “ледяной головоломкой”. В его глазах эти фигуры были чудом искусства, а складывание их — занятием первостепенной важности. И все потому, что в глазу у него сидел осколок волшебного зеркала. Он складывал целые слова из льдин, но никак не мог составить того, что ему так хотелось, — слова “вечность”. А Снежная королева сказала ему: “Сложи это слово, — и ты будешь сам себе господин, а я подарю тебе весь мир и новые коньки”. Но он никак не мог его сложить [...] с) нужно разнести Селетию, я вангую, что будет клёвое сотрудничество д) вообще-то у меня батя - первый Фатуи, а вместе с ним остатки былой империи под автономией Снежной, и оно же источник древних знаний и технологического скачка для Снежной последние немало лет е) ненавидеть собратьев - нормально, я их тоже ненавижу, потому ничего, если случится геноцид архонтов-богов-чебурашек в летающем Замке; только не надо как фрико-Орден Бездны: к людям претензий нет, они неумные, ну и пускай живут себе да барахтаются, клёво же. Если чуть подробнее, то у меня куча хэдов на тему что Глаз Бога, что Царицы отдельно, ведь она отличается от других собратьев очень сильно. Но что важнее для меня: у неё особые отношения с павшей империей. По нашим наработкам, небольшая часть когда-то захваченных империей земель не поглощены Бездной, потом ошмётком и разрухой остались на поверхности; Снежная взяла под защиту и автономию землю (относительно недавно), что обеспечило ей очень стремительный технологический рост, повышение уровня жизни, обороны и... открыло путь самой империи когда-то: даже имея архонта, шанс отомстить, стереть в порошок чёртову Селестию со всеми мразями, что её населяют. Это стало возможным в том числе благодаря выжившему и после почти пятисот лет скитаний по Бездне выплюнутому на поверхность Черному Солнце Империи, Пьерро, моему отцу, что присоединился к Царице. Тут я могу говорить достаточно много, у меня детали и всякое-разное в голове, но эт просто чтобы ты в принципе понимала, зачем я ищу Цирицу и почему она мне важна. Из ещё более личного: Кэйя - первый (и единственный) каэнрианец, получивший Глаз Бога. Исходя из моих хэдов, это неспроста; особенно неспроста то, что крио, как и непроста момент-случай. В свое время по канону Дилюку не составило труда добраться до Снежной и даже внедриться в агентуру Фатуи, чтобы найти информацию о Глазах Порчи и отце (неизвестно, удалось ли). Так что добраться туда же Кэйе, но уже с иными вопросами, причинами и последствиями - просто, и лишь вопрос времени. На игре нет Пьерро, что сделало бы это ещё интереснее, но... при всей ненависти и презрении к архонтам, Олберичу имеется, что спросить (можно прислать капитану открытку с приглашением, в самом деле, зачем насилие, когда Фатуи условно любят дипломатию). Это взаимодействие может быть очень красивым, эстетичным и одновременно с тем... холодящим, как Тайга, в которой только чёрное и белое, жив или мертв. Отсюда также можно вывести кучу разных сюжетов, играть множество альтов и пускать слюни, потому что ты лаже не представляешь, что Кэйя на самом деле такое (спойлер: вам не нужен Халк, пацан оч полезный) и как классно с этим можно играть. Я - знаю, потому приватизирую Царицу и хочу загрузить игрой. Шикарной и достойной, коли Фатуи не сделали этого до меня. СПРАВЕДЛИВО. С Предвестниками игра непременно тоже найдётся, но что-как: я не в курсе. У нас нет (и не будет) общего сюжета (максимум какие-то отдельные арки), имей это в виду. Потому 1001 не связанных между собой событий, пожалуйста, всё для вас. Будь грамотной, пиши красивые посты, делай это стабильно; я не жду месяцами, смысл приходить тогда, честно. Кстати, не флужу, не ищу общения (люблю побазарить разве что за игру), но хочу видеть игрока, который приходит на ролевую играть, и настроения во флуде на эту самую игру да желание писать посты не влияет. Всё остальное - по желанию и второстепенно, тут народ крайне общительный и утащит в твиты на раз-два. Это важно. В идеале от 3-его лица, однако в теории можно подстр... нет, ладно, только 3 лицо. На капс плевать, на знаки препинания - нет, не плюём.    По внешности: рандомные арты привет, может в какой манге-аниме есть подходящее. НО! Пожалуйста, не ставьте кого-то умильного-няшного-миловидного вроде Венти или Райден. Это очень красивая, но суровая женщина с типажом скорее Синьоры, чем эро-школьницы. Пожалуйста. пример поста; Ничего особенного в этом дне не было и едва ли намечалось. По крайней мере, для детей всех мастей, остававшихся детьми и о многом неосведомлёнными. Взрослые в последнее время были особенно занятыми и вдохновлёнными, постоянно что-то обсуждали и всё чаще говорили о светлом будущем, но с чём это связано и что под этим подразумевалось юный Хо’э’Лант не знал. У них в Каэнри'ах и свет — понятие достаточно относительное, если на то пошло. Искусственный, технический, алхимический, потому как будущее может быть светлым, если оно уже — этого ему не понять. Мальчишка и без того себя чувствовал достаточно счастливо, с будущим в целом понятным, обозначенным и предопределённым. Единственный сын, наследник, принц, императорское дитя и так далее — это многое накладывало, но и давало также немало. Хо’э’Лант, как делал это достаточно часто, забрался на самую верхнюю площадку, доступную на крыше имперского замка, и смотрел на то, что здесь называлось небом. На клубы дыма, не переливы, на местами проскальзывавшее отражение всего того, что снизу. Пожалуй, вне алхимического света и этого неба — иного не видел никогда, собственно — ничего столь яркого, не пресного, в знакомом мальчишке мире не было. Можно заикаться о глазах местных, но если убрать указанные два фактора, то и в них отражаться ничего не будет, и цвет их поблекнет в серости и полутьме, и отражающее свечение потеряется. Ничего особенного неизменно не намечалось и не происходило. Хо’э’Лант обратного и не ждал. Он в целом даже начал проваливаться в дремоту, имея несколько достаточно ленивых дней, свободных от занятий, занятий и иного рода, опять же, занятий. А потом что-то всё-таки пошло не так. И это почти с порога вогнало в тупик и панику, ибо чего происходило мальчишка был без понятия, абсолютно и совершенно. Не секунду и не две. Несколько сильных толчков, от чего земля, конструкции, он сам, ни то подскочили, ни то пошатнулись; вибрации, словно кто-то включил волны, а потом... А слишком много всякого "потом", чтобы зацепиться за что-то одно. Стало шумно, воздух ощущался иначе. Шатания, вспышки, жар, невиданный прежде ветер, предметы; всё это мешалось с чёрным нечто, ни то зависшим где-то на уровне крыши в скольких-то километрах, втягивавшим в себя всё, ни то это упрощение и детское воображение, пытающееся хоть как-то объяснить и олицетворять происходившее. Происходило в целом куча всего странного; слишком много для понимания одного совсем юного принца, ни на что сегодня не рассчитывавшего. Он даже не заметил, как кто-то из ни то охранных, ни то военных подхватил его и без объяснений потащили вниз. Там был отец и ещё несколько важных лиц. Им всем предстояло бежать: в смысл диалога Каэнри'ах неизменно не вникал и ничего не понимал, но что-то происходило и это, кажется, пугало всех. Его-то уж точно. Ибо, если честно, все прежние детские страхи, что имелись у наследника, в момент показались даже не шуткой. Ему стало очень страшно. Непонятно, от чего в большей степени. Каэнри'ах боялся. Испугался. Путался. Цепенел и совершенно не соображал, что всё это такое, куда и зачем они убывают. "Эвакуация", это она? Отец ничего не пояснял, будучи таким же напуганным и нервным. Крики снаружи мешались с шумом оттуда же, как и с хрустом трескавшихся и шатавшихся стен, даже их замка-крепости, чего только прежде не пережившего за предшествующие века. Это и был конец? Так выглядела смерть? Она так и должна была длиться: не одно мгновение, а столь долго, что совсем перестаёшь понимать, теряешься в ощущении времени? Сердце тук-тук. Колотится. Уши закладывало. Тук-тук. Тук-тук. И дыхание быстрое-быстрое. Небо, что над землёй, которого Хо’э’Лант никогда не видел, не предстало светлым будущим; слепящим, пыльным, громким, горячим, страшным, неразборчивым. Предстало тем, что помимо прочего принесло тот чёрный сгусток, что ни то стремился затянуть в себя, ни то наоборот отдавал себя в мир, взаимен странно преобразовывая тех и то, что знакомо наследнику, в худшую из форм воображения. Ни то хаос, ни то все цвета пышного погребения. Куда они бежали? Тут разве можно спрятаться? Только жмуриться и думать, что стены, стол или закрытые глаза помогут. Как с игрой в прятки. И слушать своё сердце. Тук-тук. Тук-тук. И пульс отца в руке: сердце императора тоже билось. Тук-тук. Через кровь.

https://kakbicross.ru/viewtopic.php?id=54&p=2#p43514

jon snow [король Севера] [kit harington] [indent] » asoiaf Бастард из Винтерфелла, Чёрный Бастард, Белый Волк. Король Севера Спрятанный на краю света Таргариен, выращенный как бастард и прокладывающий свой путь в полном одиночестве, в диких землях, среди диких людей и просыпающихся страшных легенд. Тоскующий по утраченной семье и матери, которой он никогда не знал. Тот, кто всегда оказывается там, где никто оказываться не хочет, и занимающийся тем, на что у других не хватает сил. Девятьсот девяносто восьмой лорд-командующий Ночного Дозора, предательски убитый своими братьями-дозорыми. Тот, кого не взяла смерть и тот, кого смерть освободила от клятвы. Брат, кузен и возлюбленный, северянин, варг, истинный Старк. Истинный Король. Я обожаю Джона, и это заявка в пару. Приходи, обсудим хэдканоны, сложим нашу песню о зимней розе, определимся, каким королём тебе быть — За Стеной, Севера или на Железном Троне, выясним, грозит ли Вестеросу что-то снова, поиграем в разных временах и с разным раскладом. пример поста; Этот дом родился под дождем, по колено в грязи, во время Последнего Шторма, как назвали потом эту битву. Когда пришло время вставать солнцу, королева знала, что сегодня умрёт. Но утром так и не прояснилось. Небо цвета переспелой сливы опустилось к самому барабану замка, и оттуда стеной валил ливень. Время от времени олень вспарывал небеса своими рогами, и гигантские ветвистые молнии зажигали море. Из грозового сумрака королеве чередой являлись тени. Мать, которой она не знала, такая же миниатюрная и юная, как сама Аргелла, смотрела на неё ласковыми глазами, снова и снова нашёптывала сказку о прекрасной Эленее. Король, потрясая седой бородой, потешался над скоморошьей коронацией в заливе. «Каждый свинарь будет себе герб малевать!» - громовой хохот отца рассыпался по залам Штормового предела, перекрывая рокот моря. Презрительно выслушал он подробности о затеях дерзеца с Драконьего камня, посмеялся над созванным им Малым советом. Тресковым советом нарёк Аргилак Надменный это новшество и добавил: «Только умалишённый доверит свою казну Криспиану Селтигару. Крабы что твои сороки, тащат в гнездо всё, что блестит, при них зад нельзя подтереть, чтобы камни с пальцев не пропали». Шесть дней назад ворон принёс весть о гибели короля у Бронзовых Врат, и шесть дней Аргелла жила с ширящейся пустотой на месте сердца. Мир погас, и чернота захлёстывала её с головой. Мне надо быть сильной, твердила она как молитву, надо быть сильной; но стоило ей на секунду забыться, как казалось, что отец жив, что всё это дурной сон, что вот-вот он войдёт в чертог, распекая челядь или проклиная Хоаров... Хоаров тоже больше нет. Аргелла испытывает приступ боли каждый раз, как вспоминает первое мгновение, когда услышала о сожжении Харренхолла, о большом костре, в котором сгинул их чёрный род. Об этой короткой эйфории. Дура. Кровь и пламя обрушились на Харренхолл, как триста лет назад предрекла Алиса Блэквуд — капля её крови текла и в жилах Аргеллы — и теперь кровь и пламя придут за ней самой. Харвин Твёрдая Рука задушил двоих сыновей Алисы на её глазах, вот только у леди Блэквуд остались другие сыновья, а Аргелла не успела ничего. Ей восемнадцать, и её в глаза зовут ребёнком. Для неё успели сковать оленью корону, украшенную штормовыми сапфирами, тёмными, как сердце бури, и, видимо, это будет единственным, что она успеет сделать, как королева. Вороны летели и летели в Штормовой предел, рождаясь из грозовых туч, будто Старица приоткрыла двери преисподней прямо над замком, и вести они несли одна черней другой. Море захлестнуло Нефрит и Янтари (Амберли), пришло даже в Туманный лес: пираты со Ступеней вгрызлись в Гневный мыс. Солнечные стрелы Мартеллов терзали Дорнийские марки. Каждое новое письмо заставляло её кричать от ярости; вокруг неё как бы кружили чёрные соловьи и лесные филины, все её родичи. Её собственные, её родные земли, каждая хижина которых была как будто палец на руке, как часть её тела, рвали на куски. А боги всё плакали и плакали по её отцу: буря не утихала, и видение его безжизненного тела где-то там, в холодной грязи, под дождём не оставляло Аргеллу. Ему же холодно, он должен лежать в своей опочивальне, он должен быть здесь; если бы он был здесь, он бы нас всех защитил — так плакала девочка внутри неё, та, кем ей больше быть нельзя. Что ж. Она обещала Рейнис Таргариен, что ей достанутся лишь пепел и кости;  так и будет. Пусть лучше Штормовой предел провалится в преисподнюю, чем достанется драконам. Свинарями назвал Таргариенов отец, пастухами чудовищ. Короли! Они сделали своими знаменосцами трусов и клятвопреступников — тресковых и заливных лордов, тех, кто сначала предал оленей ради Хоаров, а теперь лижет их драконьи зады. Они убили её отца. Они убили её отца. Отец предложил им союз, а они убили его. Разве не знали они, чем обернётся дело, когда посылали ему ответ? Горе и ненависть захлёстывали Аргеллу все сильнее, так, что она задыхалась, жаждала конца, жаждала, чтобы эта боль наконец прекратилась, чтобы Штормовой предел никогда не достался Таргариенам.  Она как сейчас видела лицо отца, когда он узнал, что Эйгон учредил для своего брата-бастарда титул десницы короля. Отец скривился и сплюнул: я-то думал, что подарил этому сестролюбу достаточно рук. Бледная немочь, видать, члена на своих сестриц не хватает, приходится чужими руками стараться. А теперь чёрный драконий бастард вёл армию к воротам её дома. Стоя наверху башни, Аргелла всматривалась в серую муть, в страшном напряжении стискивая собственные маленькие руки. Редкие вспышки оленьих молний высвечивали серую змею растянувшегося войска, уже приближающуюся к замку. Ей казалось, что она может различить сквозь рокот моря стук барабанов, накатывающую волну гула поступи, бряцания железа, лошадиного ржания, скрипа колёс катапульт. Нервная дрожь сотрясала Аргеллу. Эти дни она не могла толком ни спать, ни есть, время от времени подкрепляя силы редким глотком сладкого вина. Она унаследовала от отца синие, как море, глаза, но в остальном пошла в мать, об этом все говорили — маленькая, с нежной кожей и мягкими волосами. Она не могла подхватить боевой топор и вести армию — её растили не для этого. Но это не помешает ей остаться сильной. - Моя королева, - капитан гарнизона замка преклонил колено перед ней, и Аргелла, вздрогнув, обернулась к нему. Когда она была маленькой, этот человек — тогда сам ещё совсем юный — возил принцессу на плечах к небольшой бухте, укрытой скалами от волн, где обычно купались замковые дети. Он приносил ей засахаренные каштаны и хвалил её пение. - Вот они, Виллам, - сказала она горько, кивнув на север. - Сколько у них было людей, когда они высадились в Черноводном? Пара сотен? Они набрали армию предателей с нашей земли и повели против нас же. - С вашего позволения, ваше величество... - капитан поднялся на ноги, посмотрел на неё странно. - Ваши подданые умоляют вас о последней милости. В ваших силах нас спасти. Королева знала, что умрёт сегодня, но не знала, что умрёт так. - Вы желаете сдать Штормовой предел? - тихим от бешенства голосом переспросила Аргелла. Кровь бросилась ей в лицо.  - Вы желаете, чтобы я отдала дом моих предков убийцам моего отца, не так ли?! Вы клялись в верности моему роду перед богами, а теперь!.. - Теперь не время говорить о покрытых пылью клятвах, - оборвал её капитан. - Вы знаете, что стало с Харренхоллом. Неужели вы хотите, чтобы чудовище сожгло ваших родичей? - Трус, - бросила Аргелла, прозревая, и капитан её гарнизона ударил её по лицу рукой, одетой в железо. Шесть раз боги разрушали замок, который упорно возводил Дюрран Богоборец. Страшные шторма терзали его народ. Лорды, и жрецы, и простые люди — все просили его вернуть Эленею в море. И вот он, последний день Дюррандонов, когда они всё же решились вернуть кровь богов морю... Огню. К своему стыду, она оцепенела, когда собственные солдаты скрутили ей руки. Впервые в жизни Аргелла почувствовала, что люди, находящиеся рядом с ней, уже вычеркнули её из списка живых, и теперь им всё равно, что она там себе думает. Слабость накатила на неё, и она почувствовала себя, как во сне. Море ревело сильнее, чем прежде, однако боевые барабаны слышались уже совсем близко, и этот двойной несовпадающий ритм рвал слух. Они выдадут им меня или мою голову? Ей на руки надевают железо; раскалённые щипцы шипят под дождём, а они, её гвардия, её родичи, так спешат — вдруг армия бастарда успеет дойти до них раньше, чем они покончат с королевой.  Дождь стучит по их латам, а лиц больше не видно. Есть ли кто там, под шлемами? - Будьте вы прокляты, - говорит она незнакомым голосом. - Вы все мертвецы. - Заткнись, сука, если не хочешь, чтобы тебе зашили рот. А ведь отцу стоило только согласиться. Что бы Эйгон Таргариен сделал тогда? Если бы его маленькая шутка обернулась вот так. Если бы только. Она почти видела это, то, о чём не позволяла думать, ибо в решениях родителя не сомневаются — как она уплывает на Драконий камень и приносит Орису Крюк Масси и огромный лес в Черноводном. Говорят, когда чудовище Рейнис Таргариен подожгло этот лес, огненные смерчи выкорчевывали и поднимали в воздух вековые деревья. С неё сбросили плащ, сорвали корону, распороли платье по спине, там, где проходила шнуровка. Один последними словами ругает другого за то, что не догадались раздеть её раньше, чем сковывать руки. Как бы не замечая их, капитан распоряжается поднять семицветное мирное знамя. Они все боятся больше неё и постоянно, инстинктивно пригибаясь, оглядываются на небо, выискивая там серебряную искру. Нет, не армии они боятся, ибо Штормовой предел никогда не был взять штурмом. Они боятся огня. Аргелла стинула челюсти. Она должна быть сильной. Она не доставит никому удовольствия, показав свои истинные чувства. Разделывть оленя — благородное занятие, выполнять его может только высокородный человек, а она чувствует сейчас себя именно как разделываемое животное, когда её тело оказывается обнажённым, и ливень лупит по голой коже, и от холода сводит плечи. Этим не может заниматься солдатня. Они всё же вернули её плащ, прежде чем погнали вниз по бесконечной лестнице башни, и через все дворы, и сдёрнули его, лишь когда зашли под свод ворот. Сорок футов ей предстояло пройти под стеной, как сквозь пещеру. Ни одна колдовская тень не пройдёт под этой стеной... поэтому она прилетела сверху. Ребёнком Аргелла тысячу раз бегала здесь босиком, но теперь камни больно ушибают ей ноги, ливень льёт позади и впереди, латники шагают по бокам, и она идёт, лишённая прошлого и будущего, думая лишь о том, что голова её с пики проклянёт их всех. Она будет сильной. Она вынесет всё и... Ливень и гул обрушиваются на неё вместе, бьют по коже, мокрые волосы, спускающиеся до колен, немного скрывают наготу, но особого толка от них нет. Впереди вышагивает солдат с мирным знаменем. Аргелла тяжело дышит и старается смотреть поверх голов, ослепнуть, оглохнуть, желательно умереть прямо сейчас. Прямо сейчас.